Жил как-то на берегу Тихого Дона добрый казак, и
была у него любимая дочка Груня. Некрасива лицом была девушка да и горбата. Еще
маленькой упала она с крыльца, ударилась спиной о ступеньку, с тех пор и рос у
нее горб на спине.
Зато сердце у Груни было – сто лет ищи по всему
Дону, не сыщешь такого!
Увидит, как старушка воду с трудом несет,
подбежит, подхватит ведра, поможет. Несет старичок вязку дров – шагу лишнего не
даст ему ступить Груня: возьмет дрова и сама донесет куда надо. Каждого путника
накормит, напоит, спать уложит да еще в дорожную сумку сала, лепешек положит:
пригодится, мол, в дороге. За всю свою жизнь никого не обидела Груня. Любили
люди девушку за ее сердце доброе. Мать Груни давно померла, и решил отец новую
жену в дом взять. А уж что казак решит, то сделает.
Привел он в дом жену новую, а у нее тоже дочка
была, одних лет с Груней. Улитой ее звали.
Уж до чего красива была Улита! Длинные косы, как
вороново крыло, брови, словно стрелы, лицо белое, румяное, сама стройная, как
березка. Ищи такую красоту по всему свету – не найдешь.
Да было одно лихо у девушки: сердце у нее злое
было, лютое. Увидит, бывало, что старушка седая идет, на палку опирается, еле
ноги передвигает, подойдет к ней Улита и ну смеяться, насмехаться:
– И чего ты, бабушка, живешь до сих пор, –
спрашивает злая девушка. – Чего ты до сих пор свет коптишь? Кому ты нужна,
старая?
Посмотрит на нее старушка, остановится, слезу от
обиды ладонью смахнет, покачает головой и пойдет дальше.
А Улита уже к древнему старичку бежит, толкнет
его, будто невзначай, посмеется над ним.
А то пойдет на реку, поймает маленькую рыбку,
бросит ее на горячий песок и смотрит, как бьется рыбка, задыхается, от боли
корчится.
Сразу же невзлюбила Груню злая Улита. Уж как
только она не издевалась над бедной Груней! То за косу ее дернет, то ущипнет
больно, то привяжет полотенцем к своей спине подушку и начнет показывать, как
горбатые ходят. Забьется в темный уголок Груня, плачет тихонько, никому не
жалуется.
А мачеха увидит Груню в слезах – и ну попрекать:
– Ах ты, лентяйка такая-сякая, только и знаешь,
что плакать да рыдать. И чего ты не помрешь, убогая?
Еще сильнее плачет Груня, а все молчит.
…В ту пору казаки войну с врагами вели, и
случилось так, что ехал на войну казак молодой мимо дома их. Остановил он коня
и крикнул:
– Люди добрые, нельзя ли у вас коня напоить да
самому с дороги отдохнуть?
Проходила в это время по двору красавица Улита,
взглянула на казака – сапоги у него в пыли, лицо бородой обросло, красоты мало
в нем, и сказала:
– Негде у нас коней привязывать, проходи,
служивый, дальше.
А Груня выскочила из куреня, коня напоила, казаку
помыться дала, чистое полотенце принесла, отвела казака в горницу, накормила,
на чистую кровать спать уложила, а сама села в головах, сидит – мух отгоняет.
Залюбовалась Груня красотой казака: чуб казачий на
белый лоб падает, от длинных ресниц тень на белые щеки ложится, грудь
богатырская, как волна, вздымается.
Положила Груня тихонько руку свою на белый лоб
молодца, а казак во сне взял Грунину руку и поцеловал крепко. Испугалась Груня,
отдернула руку, а на том месте, где поцеловал казак, горит рука, как огнем
обожженная. Поспал-поспал казак, встал поутру, попрощался с Груней, сел на
своего быстроногого скакуна и умчался.
Опять живет Груня в тоске да в обиде, живет – ни
на кого не жалуется, вспоминает часто казака-молодца, вспоминает да горько
вздыхает:
– Где мне, уродине несчастной, о добром молодце
думать? Собаки и те боятся смотреть на меня…
Вот год проходит, два проходят, прогнали
казаки-воины врагов с Тихого Дона, идет обратно войско казачье с песнями, с
шутками-прибаутками, идет – люди радуются, зазывают казаков доброй браги
откушать, белого калача отведать.
А к Груниному отцу заехал самый главный командир
из войска их. Молод он был, красив и очень храбр – о геройстве его уже на Дону
песни пели. Пошел он на войну простым казаком, а стал командиром главным.
Мачеха Грунина свою дочку Улиту наряжает, косы ей
заплетает, на руки билезики – красивые браслеты – надевает. Еще краше
становится Улита. Взглянешь на нее – глаз не отведешь.
А Груня полы моет, на стол кушанья подает, брагу
ставит.
Вот сели все за стол, взял командир казачий кубок,
крепкой бражкой наполненный, поднял его и повел такую речь:
– Шел я когда на войну с ворогами, притомился с
дороги да и зашел в курень казацкий отдохнуть. Лег я спать, и приснился мне сон
такой: пришла в горницу девица, села возле меня и сидит, смотрит на меня, сон
мой сторожит.
Добрая эта девица была, а какая она лицом – не
ведаю. Крепко спал я тогда и запамятовал. Встал я поутру, оседлал коня и уехал.
Еду и диву дивуюсь:
"Никогда во мне силы молодецкой такой не
было! Встретил бы горы тогда – горы свернул. Откуда, думаю, сила эта
богатырская во мне?" Повстречалась мне тогда старушка древняя, остановила
меня и молвила:
"Едешь ты, казак, Тихий Дон от ворогов
защищать, и быть тебе большим воином. Никто тебя не одолеет, никто не осилит. А
сила в тебе – от сердца девицы перешла, от доброты ее. Запамятовал ты, добрый
молодец, как поцеловал ты руку девицы той. А быть тебе добрым мужем девицы той.
И найдешь ты ее так: на правой руке у нее будет отметинка, и не исчезнет она у
нее до тех пор, пока ты не найдешь свою суженую. Лучшей невесты не ищи,
ласковое сердце – дороже красоты".
– Сказала так старушка, поклонилась и пошла. С тех
пор и ищу я свою суженую, нет мне в сердце покоя. Найду ее – в ноги поклонюсь
ей за то, что силу она мне такую дала, и будет она мне женою верною.
Пока говорил так казак" встала Груня, вышла
на крыльцо, села, сидит, думу думает. Узнала она того казака, который ей руку
целовал, а признаться не может ему: куда ей такой добру молодцу сказываться!
Сидит она пригорюнившись, сидит, вдруг слышит –
Улита зовет ее. Подошла к ней Груня, а Улита спрашивает:
– А чего это у тебя, сестрица, правая рука всегда
перевязана?
Смутилась Груня, покраснела и отвечает:
– Рубила я дрова да топором и ударила. Никак вот
не заживает рука…
А Улита уже догадалась обо всем, злые глаза так и
бегают, сердце щемит от зависти.
– А чего ты встала из-за стола, сестрица? –
спрашивает она Груню.
– Пить мне захотелось, Улита.
– А иди сюда, я тебе дам водицы, сестрица, –
говорит Улита.
Подошла Груня к ней, взяла чашку с водой, выпила и
упала замертво: подсыпала ей Улита яду крепкого, смертного.
Схватила ее Улита, оттащила в чулан, бросила, а
сама сделала себе на правой руке такую же отметинку, какая у Груни была,
обмотала тряпкой и пошла опять в горницу.
Увидал ее обмотанную руку молодой казак,
спрашивает:
– А что это у тебя, девица? Аль поранила где, аль
ушиблась? Подошла Улита к нему и говорит:
– Я та самая девица, которой ты руку поцеловал.
Вот и отметинка на руке, не заживает с тех пор. Забыл ты, добрый молодец, как
сидела я около тебя, сон твой сторожила…
Обрадовался казак, велел все войско свое собрать,
свадьбу готовить.
Собрались на свадьбу воины, все люди служивые,
пришли старики, старухи и дети малые. Начался тут пир горой.
День гуляют казаки, два гуляют, а на третий день
входит в горницу старушка древняя, волосы, как нитки серебряные – седая вся.
Вошла, посохом о пол стукнула и так молвила:
– Шла я, старая, через леса и горы, через луга и
пашни и пришла вовремя: не кончилась еще свадьба, не свершилось еще дело злое.
Взяла она командира казачьего за руку, привела в
чулан, а там лежит Груня, лицо у нее посинело, страшное стало.
Брызнула старушка на Груню живой водой, открыла
глаза девушка, а в глазах столько доброты, будто от самого сердца идет.
Узнал тут казак девушку, обнял ее и сказал:
– Доброе сердце дороже красоты. Будешь ты женой
моей верной, девица, буду я любить и жалеть тебя до самой смерти.
Пришли они в горницу, поклонились старому казаку,
отцу Груниному, сели за стол, крепкой бражки выпили.
А старушка подошла к Улите и сказала:
– Нельзя с таким сердцем с людьми жить, злая
девица. Будешь ты отныне ползать по дну Тихого Дона, и не знать тебе ни добра,
ни ласки человеческой. А за то, что смеялась ты над горем людским, – будешь ты
всегда горб на себе носить. Сказала так старушка, ударила ее посохом своим – и
превратилась злая Улита в маленькую улитку-горбатку.
А потом обернулась старушка к Груне, дотронулась
до нее своей рукой и сказала:
– А ты, девица, доброе сердце, будь такой же
красивой, как и доброй.
И стала Груня такой красавицей, что ни в сказке
сказать, ни пером описать.
Обнялись они с молодым казаком, поклонились
старушке, чарку бражки крепкой ей поднесли, спасибо сказали.
И стали они с той поры жить-поживать, детей
растить, да старых людей уважать.
А улитка-горбатка так и ползает с тех пор по дну
Тихого Дона да в озерах синих, в реках прозрачных.
Ползает и не знает ни добра, ни ласки человеческой.
